Сын переносил ноутбук и нечаянно стукнул его углом, ноутбук из-за этого
выключился, и я запретила в этот вечер пользоваться ноутбуком. Мальчик расстроился,
но старался "держать лицо". Через некоторое время он спросил:
‑ Почему я так сильно расстроился из-за того, что не смог посидеть за компьютером?
‑ Может быть, потому, что у тебя были планы, и они нарушились, ты разочаровался?
‑ Ну да, наверное...
Сын повернулся, чтобы отойти, еле сдерживая слёзы.
Я у него спросила:
‑ А почему ты считаешь, что твоё огорчение слишком сильное?
‑ Ну, вроде причина недостаточная...
‑ А что, где-то есть журнал с таблицей неприятностей, и там
написано, какое огорчение для них нормально? Может быть, у тебя в голове?
Вижу, сын задумался...
‑ Ну можешь показать фигу своему уму. Ты уже огорчился, зачем же слушать ум, который тебе говорит, что не надо было?
Сейчас ты огорчён, это факт.
Тут, наконец, его прорвало и он зарыдал. Сжав рот.
Я напомнила открыть рот и глаза, какое-то время мы орали хором, глядя друг другу
в глаза. Потом он поплакал с закрытыми глазами. Потом положил голову мне на
живот, дыхание постепенно успокоилось, и он так полежал расслаблено несколько
минут.
Мы встали и обнялись.
Но я чувствовала, что есть ещё что-то, и спросила:
‑ А почему, собственно, ты считаешь, что радоваться и смеяться правильно, а
расстраиваться и плакать - нет?
Сын озадаченно смотрит на меня:
‑ Не знааааю...
Но я-то хороша, валю с больной головы на здоровую! Разве не я с самого его
рождения паниковала, когда он плакал? Разве не я всячески старалась развеселить
и "исправить" его настроение? Разве не обвиняла себя, когда он младенцем плохо
себя чувствовал? Хорошо хоть, мы не говорили сыну, что "мальчики не плачут".
‑ Это ты от нас, родителей, научился... Да... Сколько же чуши мы тебе
передали...
Но в этих словах нет чувства вины, только глубокое сочувствие к сыну и к себе
самой.
Мы опять обнимаемся, и, довольные, расходимся по своим делам.
Через какое-то время сын замечает:
‑ Когда я первый раз плакал с открытым ртом (я недавно его стала учить не
сдерживаться), мне казалось, я буду плакать и плакать, слезам не было конца. А
сейчас я плакал, и вдруг почувствовал, что плача больше не было, всё
закончилось.
‑ Конечно. Ты не успел за свою жизнь накопить много застрявших слёз. Они все
вышли.
Мы понимающе улыбаемся друг другу.
Мне не хочется писать тут много умных слов о том, как должны себя вести все родители, чтобы дети не накапливали внутри себя огорчения и обиды. Буду рада, если кого-то это вдохновит на собственные находки.
Упомяну лишь, что самым важным для меня в этой ситуации было оставаться спокойной и наблюдать своё внутреннее состояние. Только так становится возможным наблюдать и действительно видеть внутреннее состояние ребёнка. Если бы я паниковала, что мальчику плохо, ничего бы не вышло, все мои слова звучали бы фальшиво и могли бы принести только вред. Да они бы и не пришли мне в голову в состоянии паники.
И это самое важное, чему я научилась во взаимодействии с сыном. Оставаться спокойной и наблюдать. Или наблюдать своё беспокойство. Но и в этом случае оставаться здесь и сейчас.
|